Артур Газарян - один из десятков армянских пленных, кому удалось вернуться домой после завершения войны в  Арцахе. История его вызволения из азербайджанского плена, да и, в целом, жизни, могла бы стать готовым сценарием для художественного фильма. Слава Богу, в отличие от многих других армянских пленных, продолжающих оставаться в плену, фильма с хеппи-эндом. Из советского Карабаха  - в независимый Арцах  Артур Газарян родился в 1957 году в Степанакерте. Еще учась в школе, к слову, русской, мальчик из окраины СССР поступает в заочную математическую школу при Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова, а затем уже на очное отделение Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина, на математический факультет. При этом, поработав несколько лет в Москве учителем математики, Газарян решает полностью сменить сферу деятельности и пойти работать на завод — спекальщиком в цехе порошковой металлургии. Через несколько лет он вновь возвращается к педагогической деятельности в Москве, в целом, отдав ей 18 лет. Сам Газарян - человек глубоко верующий, и, как рассказал в беседе с журналистом ИАЦ VERELQ, с 2003 по 2009 годы он служил в одном из московских православных храмов, где исполнял обязанности чтеца, алтарника. В храме он вел и своеобразную журналистскую деятельность, начав в качестве редактора печатать приходскую газету, которая из печатного листка переросла в журнал.  При этом Газарян не забывал и об исторической Родине, где оставались его родные (мать и братья), и где недавно завершилась первая карабахская война. «Вопрос о том, что я здесь, в Москве, а на родине — национальное бедствие, существовал с 1988 года и не мог не отзываться внутри», - вспоминает он в беседе.   По его словам, в первый раз он задумался о возвращении домой в 1996 году, когда сильно заболела мать, однако тогда поездка не сложилась. И к этой идее он вернулся в 2012 году, когда побывал в Арцахе, и даже присутствовал на параде, посвящённом 20-летию освобождения Шуши. В этот период времени и происходит важный поворот в судьбе Артура Газаряна – через год он получает армянский паспорт, и долгая дорога, наконец, выводит его в родной Степанакерт. Новая жизнь вмиг становится насыщенной и интересной. Слово «возвращение» играет ключевую роль. В Арцахе Артур вернулся и к главной профессии своей жизни – он снова учитель математики, сначала в селе Ванк (у монастыря Гандзасар), потом в сёлах Кашатагского района, потом в физико-математической школе Степанакерта, а перед самым началом войны - в колледже Шуши. И, волею судьбы, за несколько недель до начала войны, Артур Газарян переезжает сюда из Степанакерта. В надежде на счастливую жизнь рядом с любимой работой и учениками он обустраивает здесь свой быт, арендовав половину частного дома. Война и плен  Рок судьбы в том, что спустя короткое время после переезда, так много значившего для него, именно в Шуши Газарян встретил войну. Как он рассказывает, город, где на момент старта вооруженного конфликта тихо-спокойно жили несколько тысяч человек, начал быстро пустеть - люди уезжали отсюда в более безопасные места. В основном, в Армению. Выехал даже дед, у которого он арендовал жильё. Сам он за дни войны несколько раз ездил на попутных машинах в Степанакерт, где были родственники и близкие люди, ему важно было знать, что с самим городом, как он справляется. Снова переселяться сюда не имело смысла, так как Шуши представлялся более безопасным местом, чем регулярно обстреливаемая противником столица Арцаха.   Как рассказывает Артур Газарян, он не видел своими глазами линий обороны у Шуши. К концу октября положение стало обостряться. Стали слышны автоматные перестрелки у города и затем и в городе, участились артиллерийские обстрелы. Артур Газарян обратился к мэру городу, находя свое пребывание в городе бессмысленным, не зная как быть полезным для города. Мэр, Арцвик Саркисян, предложил ему, учитывая возраст, уехать из Шуши в Ереван, обещал помочь ему. Газарян ждал, собрав свои вещи, в основном книги и архив. Но машина так и не приехала. Газарян не винит Саркисяна, а даже оправдывает. Говорит, что мэр был занят в организации обороны города, у него было много забот. И так как Артур жил не вместе с другими жителями города в убежищах, а отдельно, и поэтому, наверное, ему и не удалось вовремя организовать обещанную эвакуацию. Спустя время, мэр сообщил сыну Артура Газаряна, Алексею, что не смог вывезти его отца, так как не было машин, ведь азербайджанцы держали дороги к Шуши под плотным огнём. В ноябре начались более интенсивные обстрелы города, и с 5 числа дом, из-за повреждения коммуникаций, остался без электричества. Артур Газарян поговорил в этот день с сыном Алексеем и дочерью, живущей в Германии, предупредил, что дальше, возможно, связи с ним не будет.  В тот момент Артур еще не знал, что все его беды только начинаются… Через два дня вражеский снаряд попал в дом, где жил Газарян. Все дни войны Артур Газарян старался принимать участие в церковных службах в храме Святого Христа Всеспасителя (Сурб Казанчецоц) и поэтому, когда связь с внешним миром была полностью потеряна, он решил пойти к храму. Однако перед этим, ещё будучи в подвале дома, где он прятался от обстрелов, Газарян пострадал от разрыва снаряда во дворе дома. «Я был в подвале, и во дворе дома раздался еще один взрыв. Через небольшое окошко в подвале залетел кусок земли, не осколок, и поранил мне макушку. Пошла кровь, я нашел полотенце, положил его на голову и решил так идти к храму»,- рассказал Газарян. С собой он взял две сумки с книгами, в том числе старую Библию, ноутбук, иконки и документы. Как признается Газарян, всю дорогу он про себя повторял, что если в него что-то должно попасть, то пусть хотя бы сможет дойти до храма. «Я дошел храма! Он был пустой, я встал в углу, под образом святого Фаддея, и решил, что буду ждать. Не знаю чего. Было понятно, что дело плохо»,- вспоминает он.  По его словам, рядом с церковью, поблизости была школа, и он услышал, что из школьных окон раздаются звуки пианино. Кто-то играл детскую азербайджанскую песенку про цыплят «Джуджалярим» (она известна из одной из серий мультфильма «Ну погоди!»). «Я понял, что это азербайджанские солдаты. И сделал вывод: азербайджанцы прорвали оборону и укрепились в городе. Ведь иначе не пойдешь в школьный класс играть спокойно на пианино», - отмечает он.  Через некоторое время в храм вошёл азербайджанский офицер, который осматривал храм изнутри, он поднялся и осмотрел алтарь. Сначала он не заметил стоящего около стены Газаряна, но когда спускался, увидел и заговорил с ним. К ним подошли и его подчиненные с оружием и камерами. «Когда офицер со мной заговорил, я сказал, что я «муаллим», то есть учитель. Еще сказал, что я церковнослужитель»,- вспоминает Газарян.  Затем его повели на сборный пункт, где были расквартированы азербайджанские солдаты. Там с ним несколько дней провели и двое других пленных мирных армян, в том числе и больной, плохо слышащий 83-летний Джоник Тевосян, которого сейчас в Азербайджане хотят осудить за якобы преступления в Ходжалу. В сборном пункте в Шуши они и встретили известие о завершении войны.  Бакинский плен  Сам Газарян не любит рассказывать о тяготах плена. Лишь вспомнил, что в Шуши солдаты предлагали ему покушать, но он отказывался, съедал лишь пол печенья, чтобы им не было обидно. «Отказывался по естественным причинам — с туалетом сложно. У нас были связаны руки, иногда и ноги тоже. Нужно было просить, чтобы развязали, чтобы проводили в туалет... Солдаты хоть не отказывали, но все-таки каждый час не попросишься. Поэтому старался не перегружать организм»,- рассказал он. Газарян не хочет отвечать на вопросы, били ли его, как других армянских пленных. Хотя по ответам и глазам видно, что физическое насилие применяли. «Я взял у Серафима Саровского установку — не передавать негативную информацию. Хотя должен заметить, что со мной обращались более-менее уважительно. Ограничимся этим», - так он отвечает на вопросы. И лишь замечает, что его ждали в плену «нелицеприятные вопросы…» от разных азербайджанских солдат.  Лишь после упорных расспросов он рассказал, как перед тем как их увезти из Шуши, пленных вывели на плац, где было много азербайджанских солдат и офицеров. «Они дали мне некоторые уроки. В этом есть некий мистико-философский аспект. С пленниками всегда нездорово обращаются. Каждый из нас — представитель своего народа, своей религии. Мне говорили: «Так ты, значит, учитель? Так ты своих этому учишь? А почему ты так научил? А что за это полагается? Плевки полагаются? А дать по физиономии полагается?». Что же, это, по-своему, справедливо. Они могут ударить тебя, но это не пытка — это что-то другое. Они сбрасывают с себя зло, ведь мои сородичи убили их товарищей. В Шуши во мне стала по-настоящему испытываться христианская любовь к врагам, а в Баку она получила развитие»,- делится Газарян.  Он также заметил, что самым трудным моментом было то, что и в Шуши, и в Баку от него и других пленных требовали повторить за ними, что «Карабах — азербайджанский». «Повторять за ними я не стал, сумел отстоять. Я не говорил — это сохранило мое лицо. Говорил: Карабах — Божий. Все земли принадлежат Богу — в этом моя позиция. Я начинал перечислять другие страны, которые приходили на ум: Канада, Франция, Россия, Армения, Азербайджан, Казахстан — все принадлежат Богу». Они это прекрасно понимают, потому что в Коране это тоже есть. Запретить мне это говорить они не могли — ведь это значит пойти против Аллаха. Они сами продолжали мысль: если все земли Божие, то сейчас Бог хочет отдать Карабах Азербайджану. Это их удовлетворяло», - делится он. При перевозке из Шуши в Баку у Газаряна не стало всех его вещей и документов. Обещания вернуть их ему не сдержали.  Уже в Баку, когда, с помощью сотрудников администрации президента Азербайджана, стало известно о его местонахождении, его навестили представители Красного Креста. Газарян написал в этот день в дневнике: «Слава Богу, сын нашел через Красный Крест меня, в перипетиях бедственных процессов на Южном Кавказе оказавшегося в плену. 21-го, в ноябрьский вечер, две милые женщины из Канады и Киргизии сумели соединить нас по телефону, из спецучреждения около Баку. Получилось воскресить живую нить». При этом интересно, что хоть с Газаряном сидели в камере ещё четыре пленных армянина, однако к ним Красный Крест не допускали. Газарян рассказал, что они заучили данные друг друга, чтобы если кого-то отпустят раньше, то он бы смог рассказать о других, кто остался в неволе. И когда он сообщил Красному Кресту имена и фамилии своих четырех сокамерников, оказалось, что родственники одного из них тоже к ним обращались. Газарян вспоминает и встречу с российскими миротворцами. «Они были как родные люди. И они тоже сказали, что меня ищет сын»,- вспоминает он.  Примечательно, что даже когда о местонахождении Газаряна стало известно, и его возвращение было лишь вопросом времени, в здании Службы государственной безопасности (СГБ) Азербайджана, где он находился с 26 ноября в одиночной камере в более хороших условиях, чем в обычной тюрьме, его продолжали допрашивать сотрудники азербайджанских спецслужб. Сам Газарян отказался рассказывать, о чем с ним говорили, и чего от него хотели добиться, заявив, что дал в Баку подписку о неразглашении. Не помогло его разговорить даже замечание, что подписанный под принуждением документ не имеет юридической силы, а сам Газарян вряд ли собирается ещё когда-либо посетить Баку. Он лишь заметил, что ему удалось «сохранить лицо, хотя это и было непросто».  Газарян также отметил, что ещё до перевода в здание СГБ его два или три раза навещали двое сотрудников из компетентных органов, один из которых  владел армянским. «Он сказал, что у него бабушка армянка. И что мной интересуется сын. И все допытывался: кем сын работает, какие у меня есть связи в Азербайджане. Видно, на них шло какое-то беспрецедентное давление», - добавил он. В Баку Газаряна пытались использовать в пропагандистских целях: к нему в тюрьму пришли представители организации «Платформа для Мира между Азербайджаном и Арменией» (в 2017 году один из её основателей Ваан Мартиросян признался, что «Платформа» является проектом спецслужб Азербайджана) и предложили снять репортаж на азербайджанском телеканале RealTV о том, как он посещал армянскую церковь, в которой сейчас книгохранилище. «Мне запомнился наш доброжелательный и долгий разговор. Мы поехали в церковь и сняли сюжет, где я кланяюсь и целую дверь. Потом стали записывать мою речь. Я рассказывал все «от Адама», говорил минут 50, но оставили, к сожалению, лишь небольшую часть. Эту передачу с переводом текста я еще не смотрел»,- отметил Газарян. И добавил, что на следующий день представитель «Платформы» Надир организовал ему прогулку по Баку. Взгляд из Москвы  Журналист московского «Коммерсанта» Кирилл Кривошеев, сыгравший важную роль в освобождении Артура Газаряна (после освобождения Газаряна сделавший с ним интересное интервью), в беседе с ИАЦ VERELQ рассказал, как он оказался вовлечён в эту историю, и как наработанные за время журналистской работы связи помогли ему найти и спасти человека. «Леша (Алексей Газарян, сын Артура Газаряна) узнал обо мне, так как после начала боев в Карабахе я стал часто выступать на «Дожде». Это сделало меня чуть больше узнаваемым, чем я был. Он искал помощь через своих друзей на Первом канале, и какая-то девушка оттуда сказала, что есть Кирилл Кривошеев, который постоянно комментирует конфликт и общается с обеими сторонами. Сначала Леша просто написал мне в WhatsApp, а потом мы созвонились. Я сразу сказал, что обращаться надо к азербайджанцам, так как Шушу контролируют они. Мы вместе составили письмо на имя помощника президента Азербайджана Хикмета Гаджиева, я помогал выбирать дипломатические формулировки. У меня был телефон Фуада Ахундова (завсектором по работе с зарубежными СМИ и неправительственными организациями администрации президента Азербайджана). Я ему написал, переслал письмо, чтобы оно не потерялось в общем ящике. Через два дня он сказал, что военные действительно задержали в Шуше "какого-то пожилого человека". А еще через два дня, я помню, шёл из магазина — и Ахундов позвонил мне еще раз. Говорит: "Я вас поздравляю, это он". Я обрадовался, сразу позвонил Леше и сказал: «Папа жив!». Он заплакал», - рассказал Кривошеев.  При этом он признает, что, сомнения в благополучном исходе, конечно, были. Процесс освобождения Артура Газаряна затянулся и так, а потом уже купленный сыном билет пришлось сдавать из-за обнаруженного коронавируса. «Я доволен, что эта непростая история так завершилось. Но моя реальная заслуга заключается в том, что у меня в телефоне были номера высокопоставленных азербайджанских чиновников. Я знаю Ахундова, который, лично вел эту историю в Баку, не первый год знаю Гаджиева. Думаю, что поступить иначе было просто нельзя", - улыбается Кирилл. В свою очередь, Алексей Газарян, развернувший после потери связи с отцом активную деятельность по его поиску, рассказал корреспонденту ИАЦ VERELQ, как после того, как через армянские каналы не удалось найти отца, он вышел на Кривошеева, и с его помощью они узнали, что Артур Газарян жив и находится в азербайджанском плену.  «Последний разговор с папой был 5-ого числа (ноября). Он предупредил, что может быть потеряна связь. А уже 6 и 7 ноября телефон не работал. Когда 10-го, в ночь, было объявлено о трёхстороннем заявлении, мы с утра начали активные поиски, начали пробиваться по всем инстанциям, которые есть, спрашивать всех знакомых. Первыми шагами я вышел на мэра города (Шуши), который мне подтвердил, что видел папу живым, что в городе оставались несколько мирных граждан.  13-ого, через мою коллегу Нину, бывшую журналистку, которая видела репортаж Кирилла из Карабаха, мы вышли на него. Одновременно, параллельно я направлял письма в МИД, Минобороны, Генпрокуратуру, Совет Федерации, чтобы везде какая-то поддержка пошла. Она в итоге пошла в виде разных писем, обращений, и, я так понимаю, что это какой-то свой эффект имело на разных уровнях. Первую серьезную информацию узнали от Фуада (Ахундова) по линии «Коммерсанта», а потом уже подключилась российская сторона», - рассказал он.  На вопрос, когда он окончательно уверился, что все будет нормально, Алексей ответил: «Никогда. До последнего момента не был уверен. Информации было очень мало, все время мне говорили, что «все нормально, все хорошо», «не волнуйся, он на карандаше»,. Но когда ты читаешь разные новости, все- таки надо признать, что в плену не все выжили, а папе 63 года. Что там будет? Как там будет? Возможно, сейчас хорошо, а завтра приступ или что-то другое. Причём даже не из-за того, что там плохие условия, а ситуация стрессовая и сложная. Везде говорят, на всех уровнях: все нормально, не беспокойтесь. Красный Крест говорит, что в тюрьме хорошие условия. Мне все говорили: «все хорошо», и я в один момент перестал эту фразу даже немного воспринимать. И даже не потому, что не доверяешь, а просто потому, что встаёт вопрос: а когда мы его увидим и обнимем? Я дважды ему покупал билет в Москву. Один раз из-за ковида прилет не состоялся. А 10-го января, когда он вернулся, я не знал, прилетел он или нет. Только по табло видел, что в 03.17 вылет состоялся из Баку. Я не был уверен, точно ли он в самолете. Все уже вышли, а я ждал и ждал в аэропорту. И дождался. Оказывается, с ним беседовали пограничники. И с ковидом было сложно, когда мы узнали, что он заболел. Потому что мы видели, как в Москве тяжело проходит болезнь у тех, кому за 60, это более высокие риски, и это было очень тревожно. Вот только сейчас отпускает нервное напряжение. В заключение хочу сказать, что мы знаем, что о папе многие молились: и в России, и в Германии, и в Армении...».  Айк Халатян