В интервью для VERELQ известный политолог, директор Института Кавказа Александр Искандарян анализирует текущие геополитические процессы на Южном Кавказе. На фоне недавних контактов между Ереваном и Москвой, принятия армянским парламентом закона о вступлении в ЕС и продолжающейся трансформации регионального баланса сил эксперт рассматривает возможные сценарии будущего армяно-российских отношений и роль России в регионе после утраты Арменией Нагорного Карабаха.
Искандарян предлагает анализ изменений в регионе, опираясь на историческую перспективу и современные реалии, и объясняет, почему прежняя модель влияния России уже не может быть восстановлена, но это не значит, что Москва перестает оказывать влияние на регион. Политолог также раскрывает мотивы "европейских" инициатив армянского руководства.
VERELQ: Г-н Искандарян, как Вы оцениваете последние события в отношениях между Арменией и Россией? Мы наблюдаем межведомственные консультации, состоялся разговор лидеров Армении и России Никола Пашиняна и Владимира Путина, происходят и другие контакты. Можно ли говорить об оттепели в армяно-российских отношениях, или эти события не имеют особого значения?
Александр Искандарян: Это касается не только армяно-российских отношений. Ситуация в мире меняется. Это связано, во-первых, с тем, каким образом и как протекает украинская война. Это связано с приходом Дональда Трампа к власти в США и каким образом меняется американская политика. Во многих направлениях, я имею в виду, особенно на постсоветском пространстве. Политики чувствуют, что эти изменения могут привести к серьезным сдвигам каким-то, и на это реагируют.
То есть я не думаю, что это уже можно назвать оттепелью, но по крайней мере политики пытаются прощупать разные варианты, попробовать понять, каким образом может развиваться дальше вот эта самая политическая реальность, вот если вдруг эти изменения будут происходить.
Ну, то есть, уже понятно, что говорить о том, что украинская война закончится тем, что украинцы восстановят свою территориальную целостность с Крымом и победят, не очень серьезно, что Америка ну как минимум не собирается в таких размерах пробовать поддерживать и помогать Украине, как это делал Вашингтон до прихода Трампа к власти, что ситуация на Ближнем Востоке, включая весь комплекс вокруг Ирана, да, израильско-иранские отношения и так далее, там довольно-таки турбулентно.
Вот, видя это, политики пытаются реагировать, повторюсь, не только в Армении, например, в Грузии тоже, пытаются реагировать таким образом, чтобы на всякий случай попытаться диверсифицировать свои попытки взаимодействия с другими странами. Как минимум не складывать абсолютно все яйца в одну корзину. Это проявление того, что так происходит. В Армении, в частности.
VERELQ: Понятно. Скажите, пожалуйста, какое значение имеет фактор доверия в межгосударственных отношениях, особенно в армяно-российских? Я спрашиваю об этом, потому что и в Москве, и здесь часто говорят: когда страна меняет свою ориентацию с одного геополитического полюса на другой, а затем пытается вернуться и восстановить прежние отношения, с ней могут вести диалог, но доверия уже не будет. Насколько существенен этот фактор?
Александр Искандарян: Ну, конечно, никто не отменял пословицу доверяй, но проверяй, и личные отношения между лидерами могут развиваться разным образом. Бывает действительно, что какая-то химия образуется в отношениях между двумя людьми и так далее.
Но все-таки международные отношения и отношения между конкретными людьми – это разные вещи. Я, например, не думаю, что у господина Лукашенко с господином Путиным прекрасные личные взаимоотношения. Опыт показывает, что они были очень разными, и часто это было совсем не так. Я не думаю, что прекрасные были отношения между разными руководителями государств постсоветского пространства. Иногда это менялось. Мы видели, что по первоначалу, сразу после прихода господина Саакашвили к власти, у него был огромный карт-бланш в Москве, который потом был утерян.
Ну и так далее. То есть вот я бы не стал придавать такое большое значение личным отношениям. Конечно же личные отношения существуют, но политики почти везде умеют их разделять. И если того требует развитие политической ситуации, то они перешагивают через эти личные отношения, а взаимодействие между странами — это взаимодействие между странами, это разные вещи. Поэтому переоценивать личные отношения и позиции я бы не стал.
VERELQ: Можно ли предположить, что после урегулирования или замораживания украинского конфликта Москва начнет возвращать свои позиции в нашем регионе? И означает ли это, что Россия вновь может стать главным модератором в урегулировании армяно-азербайджанского конфликта?
Александр Искандарян: Не думаю. И, во-первых, я вообще, я вместе с Гераклитом, вообще думаю, что в одну и ту же реку дважды войти невозможно. В принципе, восстановить так, как было, трудно такое в политике представить. То, что было, уже ушло.
Во-вторых, если говорить более конкретно, Армения и Азербайджан для России до 2020-го, может быть, 2022-го даже года были такими сиамскими близнецами. Конфигурация была такова, что для того, чтобы влиять каким-то образом на Азербайджан, нужна была Армения, для того, чтобы влиять каким-то образом на Армению, нужен был Азербайджан. И ключевой проблемой между этими двумя странами была безопасность, обеим нужна была безопасность.
И монополистом безопасности на Южном Кавказе до 2020 года была Россия. И инструментарием российского влияния на Южный Кавказ, кроме Грузии, было наличие Нагорного Карабаха. Даже не просто земли, населенные этническими армянами, а Нагорно-Карабахской Республики как субъекта – Арцаха. То есть непризнанного, но субъекта. И вот наличие этого субъекта, оно было инструментарием для того, чтобы Россия могла оказывать влияние на Баку и Ереван. Его уже нет.
Что значит Россия вернется обратно? Обратно Карабах будет отвоеван и туда обратно заселят армян, и восстановят республику? Ну это невозможно себе представить. А Азербайджан в таком количестве разных форм безопасности от России уже не нуждается и оружие покупает в другом месте.
И, в общем, то, что азербайджанцы хотели сделать, то есть очистить Карабах от армян, это уже сделано. И политические формы безопасности Азербайджан может получать в другом месте и так далее. Армения также, да. Ну, вот Армения уже потеряла Нагорный Карабах. И представить себе, что эта конфигурация восстановится, мне сложно.
Это, конечно, не означает, что Россия уйдет вообще из региона. Это несерьезно об этом говорить. Россия – огромная страна, соседка Южного Кавказа, и таковой останется. Россия будет продолжать влиять, она будет играть свою роль. Есть некоторые факторы, которые отменить нельзя. Невозможно, в принципе.
Идея о том, что Россия может быть вытеснена из региона совсем, ну вот как можно заменить Верхний Ларс (КПП, обеспечивающий связь Армении с Россией через Грузию – ред.)? Можно ли придумать новый Верхний Ларс, который будет не между Грузией и Россией, а между, предположим, Арменией и Люксембургом? Ну нет, невозможно.
Как можно такого рода вещи представлять? Соответственно, влияние останется, роль останется в торговле, в коммуникации, как-то еще и так далее. Но представить себе восстановление того, что было, когда президент Путин мог остановить любой разгорающийся конфликт на Южном Кавказе одним телефонным звонком, представить это уже нельзя, потому что Россия уже не является монополистом этой безопасности.
Как минимум здесь еще есть Турция, как игрок в нашем регионе. Поэтому вот такую вот картину, когда Россия возвратится назад, мне представить трудно. Но, с другой стороны, как любил говорить покойный Каха Бендукидзе, а что если на месте России будет океан? Океана не будет на месте России. То есть Россия будет продолжать играть роль в нашем регионе, но эта роль будет другой, не такой, как в прошлом.
VERELQ: И последний вопрос. Как Вы объясняете принятие закона парламентом Армении о начале процесса вступления страны в Европейский Союз? Каковы реальные мотивы этого решения?
Александр Искандарян: Этот закон к Евросоюзу не имеет никакого отношения. Это про внутреннюю политику, а не про внешнюю политику. Никаким законом приблизить вступление страны в Евросоюз невозможно, в принципе, и это невозможно не понимать.
Так невозможно вступить в Евросоюз, невозможно приблизить это вступление в Евросоюз. Собственно говоря, это говорят сами армянские чиновники. Это совершенно понятно. То есть никакими референдумами, никакими внутренними законами для вступления в Евросоюз, во-первых, есть формальные критерии, копенгагенские. Во-вторых, есть некоторые политические критерии, ни по тем, ни по другим Армения вступить в Евросоюз в краткосрочной, среднесрочной перспективе просто не может.
А принятие этого закона, оно имеет внутриполитический характер, и с этой точки, если смотреть, то в общем более-менее понятно, для чего это делается. Во-первых, Европа – это некое слово, которое означает нечто положительное во внутренних армянских дискурсах, и вот это стремление можно использовать в политических целях внутри страны. Как это было сделано в Молдове, например. То есть вот это можно использовать.
Во-вторых, на выборах можно попробовать поменять оппозицию. То есть, те оппозиционные партии, которые сейчас входят в парламент, не очень удобны для правящей партии. И можно заменить на новые группы, так называемые прозападные, которые можно попробовать, некоторым образом раздуть и таким образом поменять конфигурацию в будущем парламенте на выборах 2026 года. Вот к чему может отношение иметь этот закон.
А отнюдь не к вступлению в Евросоюз, это, по-моему, даже обсуждать немножко не очень серьезно. Не говоря уже о том, именно вот сейчас, момент для вступления в Евросоюз, ну, мягко говоря, не лучшим образом выбран. Это не серьезно.
