Как сказалась недавняя война в Карабахе на позициях России в регионе Южного Кавказа? Может ли Турция стать инициатором новой эскалации в регионе? Как Москва относится к инициативе Эрдогана о создании платформы с участием шести стран региона? Администрация Байдена будет проводить более активную политику в регионе, чем Трамп? Будет ли Минская группа ОБСЕ и далее заниматься урегулурованием карабахского конфикта?
На эти и другие вопросы ИАЦ VERELQ ответил ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО Николай Силаев.
Как Вы оцениваете ситуацию в регионе Южного Кавказа после недавней войны в Карабах? Как она сказалась на позициях России в регионе?
Ситуация в регионе кардинально изменилась, и, я думаю, должно пройти время перед тем, как мы оценим и осознаем все эти изменения. Конечно, по сравнению с октябрем и началом ноября, ситуация гораздо более стабильная. Я полагаю, что, судя по тем встречам и переговорам, что прошли в последние недели в Москве, у российского руководства есть видение сложившейся ситуации и видение своей стратегии в этой ситуации. Я бы предположил, что эта стратегия предполагает. Я не могу сказать, что укрепление мира, так как эту ситуацию трудно назвать миром. Но, по крайней мере, создание каких-то дополнительных факторов, которые препятствовали бы возобновлению военных действий.
Я не могу судить, как в России видят вопросы статуса (Арцаха -прим.ред.), потому что даже если у российского руководства такое видение есть, то оно, по крайней мере на данном этапе, не будет высказываться публично. И гадать здесь бесполезно.
Ситуация двоякая. Сразу после 9 ноября в России были противоречивые оценки случившегося, начиная от оценок триумфалистских - Россия остановила военные действия, сыграла ключевую роль, Россия обеспечила присутствие миротворцев в регионе. Это — оптимистические оценки, иногда склонные к триумфализму.
И другая оценка, другой полюс, в частности, он был выражен в статье Константина Макиенко в «Ведомостях» с заголовком «Россия проиграла во второй карабахской войне». В рамках этой логики Россия допустила, что затяжной конфликт у её границ был решён силой, без воли на то России. Кроме того, Турция, по итогам этого конфликта, продемонстрировала свой возросший потенциал и возросшее влияние.
На мой взгляд, ситуация достаточно сложная, чтобы давать какие-то однозначные оценки. Я бы только зафиксировал следующие вещи. Во-первых, Турция, действительно, продемонстрировала свой военный потенциал. Надо понимать, что она его продемонстрировала против армии Нагорного Карабаха, а не против какой-либо другой армии. Я отношу сюда и армию Армении. Во-вторых, если говорить о дипломатических итогах, то Турции удалось лишь в ограниченной степени зафиксировать свой возросший статус в формате урегулирования конфликта. И я полагаю, что у Анкары есть основания быть недовольной тем, что Турция представлена «на земле» только в качестве этой совместной миссии. В то же время, как мне представляется, подход России на протяжении очень долгого времени на постсоветском пространстве заключался в том, что ни одна пушка здесь не должна выстрелить без воли России. Сейчас произошло так, что пушки стреляли без воли России, и в результате этой стрельбы были достигнуты определённые значимые политические результаты. И, конечно, Турция продемонстрировала свой боевой настрой и эффективность военной помощи своим союзникам. И в этом тоже новизна ситуации, потому что раньше на постсоветском пространстве Турция не ставила перед собой таких задач и не решала такие задачи.
Вы сказали, что Турции удалось лишь в ограниченной степени зафиксировать свой возросший статус в регионе. Это создаёт риски новой дестабилизации?
Я не специалист по Турции, но из наблюдений у меня складывается впечатление, что Турция ищет в каждой ситуации возможность повысить свой статус, повысить свой престиж. Но интерес престижа — это не интерес безопасности. И вопрос о том, насколько Турция будет последовательна в том, чтобы добиться большего влияния в Закавказье, это вопрос открытый. Я не уверен, что она будет последовательна. Задача Турции как страны, стремящейся повысить свой престиж, международное влияние, заключается в том, чтобы быть очень разным игроком, быть незаменимой в очень разных ситуациях. Мне кажется, что для неё здесь (в Карабахе) важнее дипломатическая игра, усиление своей переговорной позиции, чтобы, возможно, затем разменять эту переговорную позицию где-то в другом регионе, чем, собственно, влияние в Закавказье.
Как в Москве относятся к предложению Эрдогана создать региональную платформу с участием Турции, России, Ирана, Армении, Азербайджана и Грузии? К формату «3+3» на Южном Кавказе?
Что касается этого формата «3+3», то мне кажется, что ответ уже дан - из России реакции не было. Что касается Армении, то я сомневаюсь, что Армения согласится с таким форматом переговоров в региональных делах. Или Грузия с Россией.
Позиция Грузии — это отдельная тема. Я полагаю, что влияние Турции на грузинское руководство и на грузинскую политику вообще достаточно велико, чтобы продавить участие Грузии в таком формате, если другие будут готовы. В первую очередь, Россия.
Я не вижу для России причин соглашаться с подобным форматом. Несмотря на то, что произошло, у России сохраняется особое положение по отношению к региону. Это касается и масштабов военного присутствия, и роли посредника между Арменией и Азербайджаном, это касается пока никем не закрытой Минской группы ОБСЕ и много чего ещё. И Россия не будет разменивать это сохраняющееся преимущество, исключительность на то, чтобы удовлетворить амбиции Турции по части повышения ее роли и престижа в регионе, дипломатической фиксации того, что Турция добилась на поле боя.
То, что Россия в одиночку, без согласования с США и Францией, смогла остановить войну в Карабахе и сейчас фактически монополизировала роль посредника в переговорах между Армений и Азербайджаном означают конец Минской группы ОБСЕ?
Я полагаю, что при нынешних (и даже если они были бы лучше) отношениях России с Западом крайне маловероятно, что США и Франция согласились бы на присутствие российских миротворцев в зоне конфликта. Особенно если речь идёт о присутствии исключительно российских миротворцев. Трамп как-то говорил, что он найдёт миротворцев из какой-то нейтральной страны типа Швеции. Понятно, что это все это пустые разговоры, тем более что Трамп уже не президент. И в ситуации, что сложилась в Карабахе к 9 ноября вариант был один: или там российские миротворцы, либо там никаких миротворцев. Сложно представить страну, которая отправила туда миссию в той ситуации, что тогда сложилась «на земле», и в такие сжатые сроки.
Конечно, российские миротворцы в Карабахе Западу не нравятся, но тут есть такая деталь: теперь что закрывать Минскую группу и говорить «мы больше в этом не участвуем»? Ведь ни США, ни Франция не могут сказать, что мы больше в этом не участвуем. Для них тоже важно сохранить престиж посредника. И здесь, как мне кажется, возникает такая ситуативная взаимная заинтересованность. Потому что Россия тоже нуждается в том, чтобы ее действия в регионе были подкреплены, по крайней мере, согласием других сопредседателей Минской группы. Это укрепляет российские позиции, в том числе и на переговорах с Турцией. Поэтому здесь есть интерес сохранить Минскую группу и вернуть её в игру. Другое дело, что это такая довольно тонкая, сложная с дипломатической точки зрения задача, но, мне кажется, что её заинтересованы решить и Россия, и США.
Во время президентства Дональда Трампа США были сравнительно пассивны в регионе Южного Кавказа. Администрация Джо Байдена будет проводить более активную политику в регионе?
У меня складывается впечатление, что важным этот регион был для США во второй половине 2000-х, когда Буш-младший, «маяк демократии», грузинские солдаты в Ираке, принять Грузию в НАТО и т.д. После этого есть какие-то инициативы в рамках возможного, в рамках того, что сейчас они могут сделать. Мне кажется, что задачи, которые стоят перед американской внешней политикой настолько многообразно сложны для неё, что даже если есть какое-то желание играть более активную роль в Закавказье, Соединенные Штаты её играть не будут.
Скорее, я бы ожидал каких-то попыток активизировать региональные форматы, объединяющие натовские и ненатовские страны в партнёрстве с США. То есть «ребята мы вас не держим, давайте сами договаривайтесь, как будете обеспечивать свою безопасность».
Здесь есть некие дополнительные возможности для Турции. Потому что любой региональный формат безопасности под эгидой Соединенных Штатов или НАТО на Черном море, а проекты такого рода обсуждаются уже много лет, критически зависят от позиции Турции. Если в этом Турция участвует со своим сравнительно сильным, по меркам Черного моря, армией и флотом, то это жизнеспособно.
Виген Акопян
