Что означал визит президента Турции Эрдогана в Шуши и подписанная там декларация? Как Россия будет реагировать на официальное оформление военно-политического союза Баку и Анкары и возможное появление в Азербайджане турецкой военной базы? Лоббирование Москвой разблокировки коммуникаций в регионе исходит из интересов России или Турции?
На эти и другие вопросы ИАЦ VERELQ ответил ведущий научный сотрудник Центра евроатлантической безопасности Института международных исследований МГИМО, главный редактор журнала «Международная аналитика» Сергей Маркедонов.
Как Вы прокомментируете визит Эрдогана в Шуши и подписанную там декларацию?
Я думаю, что важность визита Эрдогана не в декларации, не в каких-то положениях этого источника, а в другом. Я внимательно проанализировал документ и, честно говоря, не нашел там чего-то такого, чего бы ни читал раньше, когда рассматривал двусторонние или многосторонние документы с участием Турции и Азербайджана. Полагаю, что визит Эрдогана, прежде всего, имел символическое значение. Шуши – это город, значимый для Карабаха, и в контексте карабахского конфликта особо значимый. Азербайджан рассматривает его как некий главный алмаз в карабахской короне. Потому что во время конфликта, на ранних стадиях, он рассматривался как форпост влияния Баку, и его утрата очень переживалась, гораздо сильнее, чем утрата других частей Карабаха. И для Армении это тоже было символически значимая победа. Я имею в виду май 1992 года. Поэтому здесь, в первую очередь, конечно, символизм.
Если говорить о каких-то более прагматических вещах, которые выходят за рамки рукопожатий, риторики, громких слов, то, конечно, Турция пытается закрепить свою новую роль на Кавказе. Турция, я это часто повторял, не новый игрок, но качество ее присутствия в регионе новое, которого не было раньше. И, естественно, всеми силами Анкара пытается показать, что она на Кавказе всерьез и надолго. И в данном случае в Шуши пересекается несколько моментов – символически важный город, это – Карабах, это – демонстрация братства и союзничества с Азербайджаном и это – демонстрация качества нового присутствия, что вот мы на Кавказе так же, как и на Ближнем Востоке, теперь здесь это тоже важный игрок.
Фактически это документальное оформление военно-политического союза. И Эрдоган даже не исключил появление в Азербайджане турецкой военной базы. Не видит ли Россия в этом угрозы? Как к этому отнесутся Россия, Иран и другие страны?
Что касается военно-политического сотрудничества Азербайджана, здесь можно смотреть документы, начиная, как минимум, с 2007 года. Они, в общем-то, были про это, просто сейчас это попадает в информационный фокус в силу того контекста, о котором я сказал – новая роль, новый статус Турции. Не присутствие-отсутствие, а именно новое качество этого присутствия.
Опасно это для России или нет? Понятное дело, что эта ситуация новая для России, и она связана с попытками Анкары вот такое эксклюзивное право, не скажу монопольное, но особое, право России оспорить. Это очевидно. В свое время мы говорили о событиях в Сирии и российском вовлечении как попытке России поставить под сомнение какие-то особые интересы Анкары. Ведь, скажем, Анкара в сирийском конфликте на момент 2013-2015 годов имела совершенно определенные интересы, амбиции, и Москву не очень видели, как ту страну, с которой придется делиться. По факту, пришлось. Сейчас Россия находится, в каком-то смысле, в похожей ситуации. То есть появляется игрок, который ведет себя совершенно не похоже на все то, что было раньше. Потому что Турция здесь, хотя она является членом НАТО, но она присутствует там не как член НАТО. Ну, как минимум, не только как член НАТО. Я уверен, что в случае каких-то возможных коллизий или каких-то противоречий, Эрдоган или любой другой турецкий лидер будет прибегать к помощи НАТО, что показал, кстати, недавний брюссельский саммит. То есть у нас, в России, часто говорят о Турции как о проблемном натовском игроке и часто переоценивают расхождения между Турцией и НАТО. А если мы посмотрим на события 2015-2016 годов, когда возник кризис в отношениях между Турцией и Россией, Анкара часто прибегала к НАТО и пыталась использовать этот натовский «щит» или «крышу». Я думаю, что это возможно и в нынешней ситуации, но в любом случае, конечно, в первую очередь, Турция продвигает свои особые интересы, а интересы НАТО – уж как получится. Будет какая-то коллизия, к этому прибегут. В какой степени прибегут или как? Прежде всего, продвигается свой интерес.
И, что самое важное я бы отметил, и на это эксперты обращают внимание, то, что в отличие от других членов НАТО, Турция вмешивалась в конфликт совершенно очевидным способом. США, Франция, Германия, мягко говоря, не были в восторге от российских действий на Кавказе в 2008 году, но они не вмешивались, скажем, на стороне Грузии в этот конфликт. Не посылали дроны туда, не посылали инструкторов, не занимались какой-то переброской, ну, пусть не из Сирии, каких-то ЧВК, например, и т. д. Турция же все это делает. И это – совершенно новый для России вызов.
Какая есть дилемма в этой ситуации, или перед чем стоит Россия? С одной стороны, есть определенный соблазн сказать, что теперь мы в широком евразийском формате с Турцией, возможно, с Ираном, будем вместе все решать, и Запада здесь не будет. Но, хорошо, Запада здесь, может быть, и не будет, хотя это уже не факт, на самом деле. Я не считаю, что Запад куда-то исчезнет. Но Турция ведь очевидно не будет подыгрывать России, ведь у нее свои интересы. Сейчас удается какой-то модус вивенди находить. Удастся ли его найти через 5-10 лет? Я бы, честно говоря, однозначно на этот вопрос не отвечал. Просто Россия, будучи погруженной в конфронтацию с Западом, не хочет мультиплицировать риски и поэтому пока на эту ситуацию смотрит довольно спокойно. Кто–то, допустим, в Армении считает, что это пассивно и надо бы поактивнее, но, я думаю, здесь есть какой-то, так сказать, набор понимания вхождения в относительно новую для Москвы тему. В любом случае в уравнении появляются какие-то новые дополнительные величины, новые переменные, с которыми надо свыкнуться и понять, в каком направлении все это двигать. С моей точки зрения, появление такого игрока – это, конечно, риск в любом случае.
Мы знаем, как нервно реагирует Россия на возможное размещение натовских баз в той же Украине, Грузии или где-то ещё на постсоветском пространстве. Как Россия будет реагировать на военную базу Турции в Азербайджане?
Я не думаю, что эта реакция будет слишком эмоциональной и слишком быстрой. Я согласен с тем, что формально Турция является страной-членом НАТО, но внешняя российская политика последних лет строится вокруг идеи противостояния, скорее, с Западом. Вот этот фактор Турции может быть воспринят, как угроза, но, мне кажется, не в нынешних условиях. Что–то экстраординарное, наверное, должно произойти. Возможно какое-то объединение усилий Запада и Турции в каких-то вопросах, в том числе на Кавказе, я не исключаю, кстати, такое возможное объединение. Но, по факту, сейчас, я не думаю, что реакция будет быстрой и эмоциональной.
Турция не скрывает своих целей закрепиться на Южном Кавказе и даже стать или самостоятельным игроком или важным фактором в игре США против России и Китая. Вопрос о транспортных коридорах в регионе на этом фоне - не получается ли так, что сейчас Россия, сама того не понимая, лоббирует турецкие интересы в регионе, продвигая идея разблокировки коммуникаций, создания транспортных коридоров? Ведь в итоге это больше в интересах Турции и Азербайджана, чем России, потому что мы видим, что России не удается вернуть свое влияние в Азербайджане и, более того, Шушинская декларация еще раз показала, что, наоборот, все более и более усиливается влияние позиций Турции в Азербайджане.
Я не думаю, что Москва будет что-либо альтруистически делать, в частности, работать на чьи-то интересы и их продвигать. Не надо забывать, что влияние Турции определенным образом балансируется через миротворцев, через сохранение в урезанном виде с отложенным вопросом статуса непризнанной НКР. Это балансируется и тем, что сами транспортные коммуникации будут под контролем пограничной службы России, а не совместной российско-турецкой пограничной службы и т.д.
Через открытие этих коммуникаций Москва пытается выйти на какой-то уровень прагматизации отношений Еревана и Баку и остаться в этой ситуации главным миротворцем, главным медиатором, без турок. Получится это или нет? Здесь вопрос –медиальные мотивы и реальное наполнение всего этого, насколько это получится. Все это, безусловно, происходит не в вакууме.
Но, мне кажется, на что есть определенная не надежда, это ж никто не провозглашает в открытую, все-таки я не стал бы говорить о полном отождествлении турецких и азербайджанских интересов. В Баку есть многие вещи, к которым относятся с настороженностью. Например, исламизация Турции, которая идет. Для светского режима Баку это не очень хорошо. И определенные риски здесь, безусловно, имеются. Втягивание Азербайджана в какие-то широкие турецкие проекты, например, ревизионистский проект на Ближнем Востоке, они тоже в Баку не слишком нужны, потому что чреваты появлением или укреплением представителей радикального исламизма и т. д. Поэтому в Москве тоже есть определенные моменты контрбалансировки. По крайней мере, на сегодняшний момент эти сюжеты у нас обсуждаются, но часто не в каком-то открытом, публичном ключе и т. д.
Эксперты заявляют, что эта декларация, в принципе, открыта для других стран, но не для России, получается. Нет ли тут угрозы того, что на базе этого соглашения к нему присоединятся другие постсоветские страны и, в принципе, что это будет своего рода такой альтернативный, конкурирующий с российскими проектами какой–то проект?
Сам текст очень, так сказать, внутренне противоречив. С одной стороны говорится, и этот тезис четко фиксируется, что данное соглашение не направлено против третьих стран. С другой стороны говорится о том, что Азербайджан и Турция усиливают военную кооперацию и будут взаимодействовать в случае какой-то агрессивной политики третьих стран. Эти третьи страны не называются. Что такое агрессивная политика тоже не написано, под таковое можно подвести любые действия третьей страны, которая не согласуется с позициями Анкары и Баку. В принципе, при желании. Поэтому он внутренне очень противоречив. Там есть определенное подчеркивание и, кстати, в публичной риторике в Шуши Эрдоган говорил, что «мы вместе с президентом Путиным действуем», такие пасы были в адрес Москвы, а в то же самое время пункты о том, что военная кооперация возможна как защитный механизм против третьих стран.
Вопрос: кто может поддержать этот альянс? Грузия неоднозначная, я бы сказал, потому что в трехстороннем формате она, очевидно, младший брат или младшая сестра. Отсюда, кстати, большой интерес Турции к Западу и, кстати, отсюда же и возможное не укрепление позиций с Западом, а сохранение. Грузия будет тащить Запад очень активно, подтягивать. Есть опасения России, но, кстати, опасения Турции в Грузии тоже есть. Про это не будут говорить на уровне Гарибашвили, который недавно был в Анкаре и демонстрировал готовность развивать стратегическое партнерство. Но есть на эту тему непростое общественное мнение, в том же «Альянсе патриотов Грузии», например, и т. д. Поэтому я не думаю, что турецко-азербайджанский альянс – это нечто, что как-то приманит к ним все страны. По каким-то основаниям, может быть, Украину, наверное, да. Но Грузия здесь не так однозначна.
А страны Центральной Азии?
Страны Центральной Азии, прежде всего, заботятся о своем суверенитете, и тоже вот так легко его делегировать кому-то не захотят. Это тоже очевидно. Особенно Казахстан, который ведет сложную диверсифицированную внешнюю политику. Просто стать некоторой частью, департаментом турецкого МИДа, вряд ли захотят.
Айк Халатян
