Сегодня, 21 мая, отмечает свой восьмидесятый день рождения научный руководитель Института востоковедения Российской академии наук, академик РАН, доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии РФ, кавалер ордена Александра Невского Виталий Наумкин. А накануне юбилея Виталия Вячеславовича, корреспондент EADaily при содействии НИИРК взяли интервью у легендарного переводчика, пребывающего в прекрасной творческой форме и поражающего запредельным уровнем профессиональных знаний.
— Виталий Вячеславович, Вы родились через двенадцать дней после, пожалуй, главного события в истории нашего государства — Дня Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941−1945 годов, в славном городе Свердловске, ныне Екатеринбурге. Расскажите о своей семье, родителях и безмятежном детстве.
— Детство мое было прекрасным, ибо я рос в замечательной семье. Родители были заняты вечером спектаклями, а утром репетициями. Летом начинались гастроли, переезды, чего у моих друзей по улице попросту не было. И сейчас с высоты прожитых лет, вспоминая те прекрасные мгновения, благодарю судьбу за предоставленную радость.
Папа трудился балетмейстером, мама — балериной, а я выступал в театре, вместе с другими детьми, чьи родители были заняты в спектаклях. Представляете, у меня даже сохранилось удостоверение, где черным по белому написано, что я артист миманса свердловского Академического театра оперы и балета. И по-настоящему боролись за ту или иную роль, дабы показать свои возможности и навыки.
И еще важный момент. Частые гастроли позволили мне ближе познакомиться с нашей страной. Провинциальные города, областные центры, где были театры, до сих пор стоят перед глазами. Наверное, именно тогда я полюбил путешествия, общение с людьми. Замечательная школа жизни, позволившая расширить кругозор.
В семье царили демократические нравы. Мне не диктовали, что и когда делать, но родители, разумеется, мечтали, чтобы сын пошел по их стопам. Но для балета я не подходил в силу природных данных, а вот в музыке я подавал определенные надежды. Я даже чего-то там сочинял, но мне не хватало усидчивости. Музыкальную школу по классу фортепиано закончил, но не более того. Ибо вплотную занялся иностранными языками (учился в школе с углубленным знанием английского), востоковедением и увлекся экзотическими странами. И замечательно, что избранная мной стезя стала главным делом жизни.
Мы с приятелем решили поступать в Институт восточных языков МГУ. Экзамены были весьма сложными, включая сочинение на английском языке. Но я поступил. И когда меня попытались зачислить на индийское отделение, я взбунтовался, и отправился к ректору, убедив его, что для меня нет важнее арабских языков.
Все студенческие годы учился только на отлично, был на стажировке в Каирском университете и уже тогда вошел в когорту синхронных переводчиков (по профессиональной градации — экстра-класс перевода) и не «вылезал из будки» на многочисленных заседаниях руководства.
После Египта поступил в заочную аспирантуру, ибо был призван в армию и отправился преподавать в Военный институт иностранных языков. Требовалось срочно готовить ребят, которые за два года должны были худо-бедно научиться переводить. И, спустя годы, я поддерживаю теплые отношения с теми своими слушателями, кои давно на пенсии в звании полковников и генералов.
Меня пытались уговорить остаться на военной службе, но я рвался в академическую науку. Написал диссертацию, был зачислен в Институт стран Азии и Африки и направлен на работу в Южный Йемен (НДРЙ) преподавателем в Высшей школе общественных наук. Страна строила социализм, и мы с энтузиазмом подключились.
Через пять лет вернулся в Москву, и началась обычная академическая карьера. Многоплановая, переводческая, преподавательская и научная. Здесь ключевой момент следующий: я был влюблен в Ближний Восток, все что видел — безумно нравилось. Считал и считаю, что вытянул счастливый билет, ибо занимаюсь любимым делом.
— Согласны ли Вы с легендарным утверждением, что «Восток — дело тонкое» и в чем сия тонкость заключается?
— Ну, это, прежде всего шутка. А Россия тогда, что — «дело толстое» (смеется)? Наша страна интересная, богатая всем, прежде всего, людьми. И мне кажется, что между нами и жителями Ближнего Востока, арабами в первую очередь, есть много общего.
— Вы встречались со многими выдающимися зарубежными политиками. Консультировали их. Какие встречи запомнились больше всего и почему?
— Мне приходилось трудиться синхронным переводчиком и сопровождать наши партийно-правительственные делегации. Посчастливилось общаться с крупными государственными деятелями СССР, работал с министром обороны страны маршалом Андреем Антоновичем Гречко, членами ЦК КПСС.
А затем пошла заграница, зарубежные деятели. Политические фигуры, государственные, общественные. Стоит перед тобой лидер движения ХАМАС, и ты понимаешь, что у него за плечами. Можно было бы еще кого-то назвать, но не нужно.
Вспоминаю моих йеменских друзей, с которыми мы пили кофе, чай и водку. Они прошли через гражданские войны, четырехлетнюю партизанскую войну с Британией в джунглях. Там я научился понимать, как и почему возникают конфликты, что нужно сделать, дабы их урегулировать. И когда мы приглашали в Москву мирить руководителей палестинских движений, фракций, партий (14 лидеров), это была большая и серьезная школа. Читаешь в газете про какое-то событие и понимаешь, что названные люди тебе не просто знакомы, а ты с ними делил трапезу. Или приходит тебе новогоднее поздравление от короля Бахрейна. Приятно же, чего тут скрывать (улыбается).
— А откуда у Вас навыки общения с такими персонами, у кого учились?
— Нужно уметь учиться. Я всегда учился. И до сих пор учусь. И надобно следить за языком. На одном высокого уровня заседании, когда мои начальники попросили убедить гостя перейти к заключительной части его выступления на английском языке, что не очень вежливо, я использовал идиому, обозначающую, не только «смотать удочки», но и перейти к завершению. То есть, на английском вышло все цивильно, мол, извините пожалуйста, времени мало, если можно, завершаем. А некоторые наши участники подумали, что я грубо послал товарища собирать вещи. Разумеется, нет! Просто, нужно знать язык в мельчайших деталях, идиомах и на подсознании понимать: что можно сказать, а что нельзя. И если я допускал какой-то просчет, то потом тщательным образом работал над ошибками.
— Ну, если бы Вы допускали просчеты, то …
— Наверное, не находился бы здесь. И не пользовался уважением тех восточных людей, с коими ходил по лезвию. Там не дай Бог, соскользнешь и ку-ку.
Есть этикет, язык, важно, как и где и что и кому сказать. Я рассказывал уже про межпалестинские сложные встречи (12−14 партий, каждый из гостей уверен, что он лучше других). Так вот, когда они приезжали, то с порога спрашивали: а кто будет вести диалог, и просили меня выступать модератором. Тогда я испытывал настоящее счастье.
И ты три дня общаешься с ними, всю ночь сидишь в номере и делаешь все для того, чтобы два главных представителя окончательно между собой не разругались. И понимаешь, что не зря ешь свой профессиональный хлеб.
— Какие нынче задачи сейчас стоят перед востоковедением?
— В первую очередь, освоение того знания, которое мы пропустили. Ибо по-прежнему плохо знаем историю, не освоили массу письменных источников, архивов. Наших, российских. Столько всего неизученного. Вот, мы сейчас издали прекрасную книжку по вьетнамской войне. Работаем по корейскому конфликту.
Необходимо изучать иностранную документалистику, рукописи, переписку. Хотя у нас не хватает специалистов, особенно по восточным языкам. Просто катастрофа. Но мы не сидим, сложа руки. ВУЗы помогают, профильное министерство поддерживает, программы становятся более насыщенными.
Мы действительно поворачиваемся на Восток, все же стараемся проникнуть вглубь восточной цивилизации. Ведь мы же сами и часть Востока, и европейцы, носители настоящих европейских ценностей, кои соединяются с восточными. В этом наша суть и, если хотите, предназначение.
— Какова нынче ситуация в Сирии и насколько реальны российские продуктивные взаимоотношения с новой властью?
— Насчет продуктивности здесь можно поспорить. Ибо речь идет о наших бывших противниках. Мы же всегда боролись с исламским фундаментализмом. А сегодня они возглавляют важное для нас государство, где есть наши базы, но планируется создание баз турецких. Израиль стремится там закрепиться. И это все — тяжелые для нас вызовы, на которые мы должны отвечать. Крайне трудно прогнозировать решения людей, пришедших к власти в Сирии. Но, как говорится, поживем — увидим.
— Смещаемся в сторону Южного Кавказа. Когда состоится долгожданное подписание мирного договора между Ереваном и Баку и чего ждать от документа Москве?
— Я бы не торопился с ожиданием по поводу подписания обозначенного договора. А Москва и дальше должна закреплять свою посредническую роль в примирении этих государств. Чтобы мы всегда думали, прежде всего, о наших национальных интересах, а не только о тех, кого мы стараемся примирить.
— Расскажите какой-нибудь интересный случай, связанный с профессиональной деятельностью.
— Хорошо. Дело было в США. Вашингтон. Возвращаюсь домой поздно вечером. Лужайка, скамейка. Сидит компания темнокожих людей, афроамериканцы. Под конкретным кайфом. И кричат мне: эй, иди сюда! В достаточно грубой форме. Я ускорился к границе темных и белых кварталов. Но один из них быстрым шагом двинулся ко мне. Подошел вплотную и стал орать «местным матом». Понимаю, парень вооружен. А он орет: ты европеец, чего здесь делаешь! Я отвечаю спокойно: я не европеец, а африканец, родом из Каира, египтянин. Он: а скажи, что-нибудь. Не вопрос, говорю, хочешь первую суру Корана по памяти расскажу? Он изумленно замолчал и ушел. И теперь я много лет рассказываю о том, как перед афроамериканцем изображал настоящего африканца.
— Раз уж речь зашла про США, то с чем можно сравнить возвращение Дональда Трампа в Белый дом?
— С землетрясением. И мне кажется, что надежды, связанные с ним несколько избыточны. Вместе с тем, президент Владимир Путин отмечает его смелость, готовность рисковать.
— Какое оно, ближайшее будущее в том регионе, коему Вы посвятили более полувека?
— Вы слишком много хотите знать (смеется). И напоминаете мне президента Трампа (теперь мы смеемся). Мы делаем все правильно, в соответствии с нашими национальными интересами, в чем немалая заслуга главы государства. Труд сей тяжелый, и шишки набиваются, но есть основания для значительного оптимизма.
Николай Лизунов, Елена Кожушко
