19 апреля в Риме состоялся второй раунд непрямых переговоров между Ираном и США — событие, которое, несмотря на закрытый формат, стало знаковым в контексте многолетнего противостояния и попыток выработать новый формат взаимодействия. Переговоры вновь подтвердили: Тегеран намерен строго ограничивать повестку техническими вопросами и не допускать политических уступок под внешним давлением.
О том, как Иран выстраивает свою стратегию, какие сигналы прозвучали из Рима и почему именно частичная сделка выглядит наиболее реалистичной в ближайшей перспективе, ИАЦ VERELQ рассказал иранский журналист-международник Хаял Муаззин.
Римский раунд: Иран и США уточнили границы диалога
— Как вы оцениваете итоги второго раунда непрямых переговоров между Ираном и США, прошедшего в Риме? Что стало главным результатом?
— Второй раунд непрямых переговоров между Ираном и США, состоявшийся 19 апреля в Риме, стал важным этапом дипломатических контактов, в рамках которых Тегеран продолжает последовательно отстаивать свои позиции. Несмотря на ограниченность информации, стороны через посредников обсудили ряд ключевых предложений. Главным итогом стало согласие США ограничить повестку переговоров исключительно вопросами ядерной программы, исключив темы, касающиеся ракет и регионального влияния Ирана. Это свидетельствует о том, что Ирану удалось добиться одного из своих принципиальных требований ещё до начала полноценного переговорного процесса.
Кроме того, в рамках консультаций в Риме обсуждались технические механизмы частичной разблокировки иранских активов за рубежом, а также создание устойчивых финансовых каналов для гуманитарных операций — при условии соблюдения параметров, установленных МАГАТЭ. Иран дал ясно понять, что без юридически оформленных и поддающихся проверке гарантий не намерен делать ни одного шага навстречу уступкам.
Министр иностранных дел Исламской Республики Иран Аббас Аракчи по завершении раунда отметил, что «переговоры не были простыми, но их продолжение возможно при условии, что США откажутся от политики давления и признают право Ирана на национальный суверенитет». Это заявление — прямой сигнал: Иран открыт к диалогу, но исключительно при соблюдении принципов равноправия и международного права.
Таким образом, главным итогом римского раунда стало укрепление позиции Ирана как самостоятельного политического актора, не принимающего навязанных повесток, действующего в рамках международного права и контролирующего рамки дипломатического процесса. США, в свою очередь, были вынуждены адаптироваться к новым условиям и отказаться от прежней модели давления.
Заявление Шамхани — не жест доброй воли, а политическое предупреждение
— Советник Хаменеи Али Шамхани подчеркнул необходимость «сбалансированного соглашения». Что, по мнению иранской стороны, включает в себя этот баланс?
— Советник Верховного лидера Ирана аятоллы Сейеда Али Хаменеи, Али Шамхани, подчёркивая необходимость «сбалансированного соглашения», ясно обозначил позицию Исламской Республики в отношении любых будущих договорённостей с США: Иран не приемлет соглашений, основанных на неравенстве, угрозах или односторонних обязательствах.
Под «балансом» Тегеран подразумевает три ключевых элемента:
1. Взаимность обязательств. Если от Ирана требуют ограничений по ядерной программе, то США обязаны предоставить надёжные механизмы снятия санкций, восстановления доступа к международной финансовой системе и возврата иранских активов. Односторонние уступки, как это происходило в 2015 году, больше не рассматриваются как приемлемые.
2. Юридические и политические гарантии. Иран настаивает на том, чтобы новая договорённость была не просто политической декларацией, как это было с прежним СВПД, а полноценным документом с международной правовой защитой — особенно с учётом одностороннего выхода США из соглашения в 2018 году. В Тегеране подчёркивают: страна, уже нарушившая свои обязательства, должна предоставить институциональные гарантии, иначе любое соглашение утрачивает смысл.
3. Исключение скрытых рычагов давления. Достичь баланса невозможно, если одновременно с переговорами усиливаются санкции, ведётся пропагандистская кампания или осуществляется давление через третьи стороны — включая Израиль и региональных союзников США. По мнению Шамхани и других представителей высшего руководства Ирана, сбалансированное соглашение — это не только документ, но и атмосфера взаимного уважения, при которой стороны придерживаются дипломатических рамок.
В этом контексте заявление Шамхани — не жест доброй воли, а политическое предупреждение: если США и их партнёры действительно стремятся к долгосрочному урегулированию, им следует отказаться от логики «принуждения через переговоры». Баланс предполагает симметрию: каждый шаг со стороны Ирана должен сопровождаться встречными действиями Запада — не на уровне обещаний, а на уровне конкретных шагов.
Тегеран не боится угроз
— Дональд Трамп вновь заговорил о возможности военного сценария. Насколько серьёзно в Иране воспринимаются такие угрозы?
— Заявления Дональда Трампа о возможности военного сценария в отношении Ирана в Тегеране рассматриваются не как реальная угроза, а как продолжение устаревшей риторики, не подкреплённой ни военной, ни политической решимостью.
Позиция Ирана по этому вопросу остаётся чёткой и последовательной: страна полностью готова отразить любую агрессию, а её оборонный потенциал хорошо известен даже самым агрессивным кругам в США.
Мощь Ирана — колоссальна, и это признаётся даже в американских военных докладах. Вся инфраструктура США и их союзников в регионе — от авиабаз до логистических центров — находится под прицельным контролем Ирана и его партнёров по оси сопротивления. Любой шаг в сторону военной конфронтации неизбежно приведёт к последствиям, неприемлемым для любой администрации в Вашингтоне — будь то Трамп или кто-либо другой.
Как подчёркивают в Тегеране:
«США и Израиль никогда не смогут напасть на Иран — ни в прошлом, ни сейчас, ни в будущем. Даже при поддержке и содействии США Израиль не способен провести полномасштабную военную операцию».
Эти слова — не бравада, а выражение уверенности, основанной на десятилетиях стратегического сдерживания, проверенной оборонной системе, развитом ракетном потенциале и союзнической инфраструктуре, охватывающей всю Западную Азию.
Более того, в иранском военном и политическом истеблишменте уверены: даже в Вашингтоне осознают, что полномасштабный конфликт с Ираном обернётся региональной катастрофой, выходящей за рамки какого-либо контроля.
Именно поэтому, несмотря на риторику угроз, США предпочитают дипломатические манёвры — через Рим, через Оман, через альтернативные каналы, но не через прямое военное противостояние.
Тегеран не боится угроз — он рассматривает их как инструмент психологического давления, но не как повод для пересмотра собственной стратегии. Иран уже доказал, что способен не только выстоять, но и развиваться в условиях внешнего давления — а в случае необходимости готов защищать себя без колебаний.
Иран не нуждается в одобрении Трампа
— Как вы интерпретируете заявление Трампа о том, что он «хочет, чтобы Иран был великим», но при этом не позволит ему развивать ядерную программу? Это риторика давления или элемент более широкого плана?
— Заявление Дональда Трампа о том, что он «хочет, чтобы Иран был великим», но при этом «не позволит ему развивать ядерную программу», — наглядный пример двойных стандартов западной дипломатии, где за внешне «доброжелательной» риторикой скрываются стремления к контролю, ограничению и подчинению.
Подобная риторика — не проявление уважения, а инструмент давления. США, в частности Дональд Трамп, прибегают к своему излюбленному приёму: на словах — поддержка, на деле — санкции, удушающая политика и постоянные попытки вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Это тот же сценарий, который Вашингтон применял в отношении многих стран — от Ирака и Сирии до Кубы и Венесуэлы.
Но что особенно важно — Иран не нуждается в одобрении Трампа или любой другой западной фигуры, чтобы быть великим. Иран уже велик — своей древней цивилизацией, стойкостью перед санкционным давлением, научными достижениями, военной силой и дипломатическим влиянием. Он является неотъемлемой силой в регионе, формируя баланс, обеспечивая стабильность и действуя на основе собственной независимой воли, а не под внешним диктатом.
Именно это и вызывает раздражение у США: Иран — это государство, которое не удалось ни изолировать, ни сломать, ни заставить идти на односторонние уступки. Когда Трамп говорит «мы не позволим», он тем самым фактически признаёт, что контроль уже утрачен, и остаётся лишь прибегать к громким лозунгам.
Истинное величие Ирана заключается в его способности отстаивать суверенитет даже в условиях многолетнего давления.
А значит, никакие заявления не в силах изменить реальность: Иран был, есть и останется силой, с которой вынуждены считаться.
Жёсткий ответ по правилам Тегерана: в каких случаях Иран готов действовать
— В каком случае Иран может действительно пойти на «жесткий ответ», о котором упоминает Аракчи?
— Когда министр иностранных дел Ирана Аббас Аракчи говорит о «жёстком ответе», это не дипломатическая фигура речи и не попытка запугать. Это чёткое предупреждение, основанное на доктрине сдерживания, которую Иран выстраивал на протяжении десятилетий. Речь идёт о комплексной, многоуровневой стратегии, в рамках которой любая форма агрессии — будь то военная, диверсионная или террористическая — не останется безнаказанной.
Иран действительно готов реализовать «жёсткий ответ» в ряде конкретных случаев:
1. Военная атака на территорию Ирана. Это — абсолютная «красная линия». Любое прямое нападение на иранскую территорию (включая авиаудары, кибератаки на критически важную инфраструктуру или удары по военным объектам) будет немедленно встречено симметричным или асимметричным ответом — не только в адрес инициатора, но и его региональных союзников, если они окажутся вовлечены.
2. Террористический акт против ключевых фигур ИРИ. Как показал пример убийства генерала Касема Сулеймани, целенаправленное устранение высокопоставленных военных или политических деятелей — особенно если за ним стоят западные разведслужбы или их прокси-структуры — автоматически активирует право Ирана на самооборону в соответствии со статьёй 51 Устава ООН. Такой «ответ» может быть не только военным, но и кибернетическим, а также политико-экономическим.
3. Попытка дестабилизировать внутреннюю ситуацию извне. В случае, если будут зафиксированы доказательства прямого участия западных стран или их разведслужб в разжигании беспорядков или финансировании подрывной деятельности на территории Ирана, такие действия будут расценены как форма гибридной агрессии. Иран оставляет за собой право на ответ — в соответствующих формах и масштабах.
Таким образом, заявление Аракчи — не просто предостережение, а чётко зафиксированная стратегическая позиция: Иран не стремится к конфронтации, но полностью готов к ней в случае пересечения его красных линий. Главное отличие иранского подхода — в способности нанести ответ в нужное время, на выбранной площадке и в такой форме, которая лишит противника политического преимущества.
Технический трек без политических уступок: Иран обрисовал рамки переговоров
— Помимо ядерной программы, на переговорах поднимаются вопросы ракетной программы и политики Ирана в регионе. Почему Тегеран считает их неприемлемыми для обсуждения в этом контексте?
— Иран последовательно отстаивает позицию, согласно которой единственным предметом переговоров с США и Западом должна оставаться исключительно ядерная программа — в рамках обязательств по ДНЯО и под контролем МАГАТЭ.
Любые попытки расширить повестку за счёт ракетной тематики или региональной активности Тегеран рассматривает как созненное искажение логики переговорного процесса и попытку превратить технический диалог в инструмент политического давления.
Во-первых, ракетная программа — это вопрос национальной обороны. Иран подчёркивает, что не разрабатывает баллистические ракеты с ядерными боеголовками, и не существует ни одного доказательства, подтверждающего обратное.
Программа носит исключительно оборонительный и сдерживающий характер, и Тегеран не намерен отказываться от своего законного права на защиту территориальной целостности. Особенно в условиях, когда в регионе размещены десятки американских военных баз, а Израиль, обладая ядерным оружием, не присоединился ни к одному международному соглашению по контролю над вооружениями.
Во-вторых, региональная политика Ирана — это выражение его суверенного права на ведение внешней стратегии. Исламская Республика взаимодействует с рядом стран — Ираком, Ливаном, Йеменом — на легитимной основе. Иранская помощь предоставляется по запросу законных правительств, а не навязывается в форме внешней интервенции. Поэтому включение этого вопроса в переговорную повестку — не стремление к балансу, а попытка ограничить стратегическое влияние Ирана в его собственной геополитической сфере.
В-третьих, Иран рассматривает расширение повестки как инструмент затягивания переговорного процесса и сохранения рычагов давления. Как только обсуждение выходит за рамки ядерной программы, США и их союзники получают возможность апеллировать к размытым формулировкам и выдвигать бесконечные требования, подрывающие саму суть достигнутых договорённостей.
Тегеран уже имеет соответствующий опыт — в 2015 году СВПД был подписан, но впоследствии нарушен Вашингтоном, несмотря на то, что Иран добросовестно выполнял все свои обязательства.
Для Ирана неприемлемо превращение ядерных переговоров в инструмент навязывания политических уступок. Ядерная тема — это технический и правовой трек. Всё остальное относится к сфере суверенного выбора и не может становиться предметом торга. Именно поэтому Иран чётко разграничивает рамки переговоров и категорически отвергает попытки расширить повестку под внешним давлением.
Между стагнацией и эскалацией: почему Иран и США движутся к частичной сделке
— Какой сценарий развития событий, по вашему мнению, наиболее вероятен к лету 2025 года: частичная сделка, стагнация или эскалация?
— К лету 2025 года наиболее вероятным сценарием остаётся частичная сделка — ограниченное соглашение между Ираном и США, которое, не устраняя всех фундаментальных разногласий, тем не менее позволит снизить уровень напряжённости, частично разблокировать иранские активы и установить временные технические параметры по ядерной программе.
Почему именно частичная сделка?
1. Обе стороны заинтересованы в стабилизации ситуации. США не готовы к новому кризису на Ближнем Востоке на фоне предвыборной кампании, а Иран, несмотря на жёсткую риторику, рассчитывает на экономическое облегчение — прежде всего в сфере валютной ликвидности и гуманитарных каналов. Обе стороны стремятся выиграть время, не прибегая к радикальным уступкам.
2. Ирану удалось сохранить контроль над рамками диалога. Благодаря дипломатической настойчивости и поддержке партнёров в Азии и Глобальном Юге, Тегеран сумел сузить повестку переговоров, сосредоточив её исключительно на ядерной программе. Тем самым он предотвратил попытки навязать расширенную тематику и удержал переговоры в рамках технического трека.
3. «Большая сделка» маловероятна из-за внутриполитических разногласий в США и давления со стороны Израиля. В американском истеблишменте отсутствует консенсус по вопросу возвращения к полноценному СВПД, а давление со стороны лоббистских кругов, выступающих за жёсткий курс, лишь усиливается. В таких условиях наиболее реалистичным остаётся сценарий ограниченного урегулирования — технический компромисс, позволяющий обеим сторонам получить частичные выгоды без необходимости идти на политические уступки.
Стагнация возможна, но невыгодна обеим сторонам. Эскалация же крайне маловероятна: ни США, ни их союзники не готовы к открытой войне с Ираном. Тегеран располагает значительным потенциалом для асимметричного ответа — в Йемене, Ливане, Ираке и даже в акватории Персидского залива. Оборонная стратегия Ирана основана на принципе:
«Хочешь мира — будь готов к войне».
Именно этот подход сдерживает противников от необдуманных шагов и объясняет стратегическое терпение Тегерана.
Эскалация остаётся наименее вероятным сценарием. Ни США, ни их региональные союзники не готовы к открытой военной конфронтации с Ираном, учитывая его потенциал для асимметричного ответа в различных точках региона.
Иранская система безопасности продемонстрировала высокую устойчивость, и любой удар может спровоцировать масштабную региональную нестабильность, которую невозможно будет контролировать.
К лету 2025 года наиболее реалистичным представляется сценарий технического соглашения — ограниченного по тематике, но достаточного для временной стабилизации ситуации. Стратегическая развязка откладывается. Тем не менее, Ирану удалось сохранить суверенную позицию и удержать диалог в рамках, соответствующих интересам его национальной безопасности.
Беседовала Анна Бегларян
