Чем обусловлено последнее обострение на госгранице между Арменией и Азербайджаном? Может ли нынешняя эскалация привести к крупномасштабной войне? Как заявления Ильхама Алиева и смена главы МИД Азербайджана скажутся на переговорном процессе? С чем связана активная поддержка Баку со стороны Анкары и равноудаленная позиция Москвы к сторонам конфликта? С чем связано отсутствие реакции ОДКБ на агрессивные действия против одного из своих участников? На эти и другие вопросы ИАЦ VERELQ ответил ведущий научный сотрудник Центра евро-атлантической безопасности Института международных исследований МГИМО, главный редактор журнала «Международная аналитика» Сергей Маркедонов.
Чем обусловлено последнее обострение на госгранице между Арменией и Азербайджаном? И почему обострение произошло именно на госгранице, а не в Карабахе?
Во-первых, противостояния на межреспубликанской границе имели место с момента, когда армяно-азербайджанский конфликт еще развивался в рамках единого СССР. Мы можем вспомнить и острые ситуации на нахичеванском направлении в 1990-ые годы. Вспоминаются мне статьи (они есть в моем архиве) «Независимой газеты» от 14 мая 1992 года с характерным названием «В конфликт вовлекается Нахичевань», а также известинская публикация от 20 мая 1992 года «Армения отрицает вторжение в Нахичевань». Впрочем, впоследствии одним нахичеванским направлением дело не ограничивалось. И после перемирия в 1994 году, это армяно-азербайджанское пограничье присутствовало в конфликте, оно просто меньше освещалось, не попадало в фокус внимания.
Почему сейчас? Здесь есть много для этого причин и поводов. Если говорить о более тактических соображениях, то очевидно, что пандемия коронавируса поставила на паузу переговорный процесс. Мы можем говорить, что процесс был не слишком результативный, но все-таки личная коммуникация — это всегда более важно, чем онлайн-конференции. Переход к онлайн-дипломатии привел к тому, что произошел застой в переговорном процессе. И этот застой - один из поводов.
А причины гораздо более глубокие - они коренятся, собственно, в том, что до сих пор между сторонами нет компромиссных решений и готовности к этим решениям. А проблемы такие как демаркация и делимитация границы они вряд ли возможны в условиях неурегулированного конфликта в Карабахе. И получается такая вот «добавленная стоимость». Ситуация на границе добавляется к карабахскому конфликту. Я не думаю, если мы посмотрим на хронику событий, как они развивались 12 июля, что здесь мы имеем дело с какой-то преднамеренной, хорошо подготовленной акцией. По крайней мере, серьезных свидетельств нет, что кто-то готовил это всерьез. Но ситуация и на пограничном участке, и в Карабахе такова, что очень часто логика сержанта оказывается важнее логики верховного главнокомандующего. И серия определенных инцидентов может приводить к расширению эскалации – то, что мы наблюдали в недавней ситуации в июле на границе.
То есть если суммировать, то в качестве поводов непосредственных можно говорить о снижении темпа переговорного процесса, фактически постановка его на паузу, а причины, конечно, носят более системный характер, связанный как с неурегулированным конфликтом в Карабахе, так и с отсутствием демаркированной, делимитированной государственной границы. Мы видим, что отсутствие демаркации и делимитации приводит к конфликтам не только в случае с Арменией и Азербайджаном, с двумя странами, у которых нет дипломатических отношений. Вот возьмите регион Центральной Азии. Там происходят инциденты, но не столь масштабные, но тем не менее они есть. И даже дружественные страны, Грузия и Азербайджан, если посмотреть, то вокруг комплекса Давид-Гареджи возникают сложные ситуации. Просто потому, что не демаркирована граница. Но, а уж Армения и Азербайджан здесь, как говорится, вообще нет дипотношений, война официально не объявлена, но существует многолетний неурегулированный конфликт. Поэтому здесь корень проблемы более системный, скажем.
Может ли нынешняя эскалация привести к крупномасштабной войне, и не только в Тавуше, но и в Арцахе?
Можно говорить, что в каком-то смысле события 2016 года повторились. Повторю сразу: в каком–то смысле. Никакого полного тождества, конечно, нет. Хотя бы географию если мы возьмем, это линия соприкосновения в Карабахе и 300 км от нее армяно-азербайджанская граница. Зато от Еревана примерно 200 км. В этом смысле очень разные по стилистике эскалации. Но есть некие сходства. В том смысле, что инцидент не исчерпан одним-двумя днями, он продолжается. И по продолжительности нынешний даже превысил длительность так называемой «четырехдневной войны».
Говорить о войне я бы, наверное, не стал, потому что вот это направление пограничное с точки зрения именно военного сценария гораздо более высокие ставки имеет. Одно дело Карабах, который считается на международном уровне частью Азербайджана и здесь речь идет о спорной территории, о конфликте принципов территориальной целостности и национального самоопределения, а пограничное направление — это уже открытые случаи негативного развития конфликта двух государств. Это совсем другое сценарное развитие ситуации. Я думаю, понимание этого есть, и не случайно, что даже во время конфликта стороны заявили о готовности к переговорам. Это важный показатель, как мне кажется. Поэтому, наверное, мы можем вести речь о том, что военный сценарий возможен, он в принципе возможен, пока есть неурегулированный конфликт. Он возможен вообще всегда в этой ситуации. Но необратимым не является.
Я не вижу сейчас таких рациональных выгод, которые были бы у кого-то. Ни Армения, ни Азербайджан не имеют друг перед другом такого сильного превосходства, преимущества, которое могло бы действительно сработать. Если этого нет, значит, война будет, если таковая будет, затянувшейся. Если она затянется, то очевидно внешнее вмешательство- разнонаправленное, разностороннее. Вряд ли это будет и Еревану, и Баку очень интересно. Поскольку быстрой победы не будет, значит, затягивание, значит, внешнее вмешательство, значит, жертвы, и, значит, общественное недовольство. На первом этапе общественная позиция может быть весьма патриотической и даже оппозиция будет консолидироваться с властью, но так может быть не всегда. И мы видели, что в период основного Карабахского конфликта (1991-1994 гг.), какие-то военные неудачи приводили, особенно в азербайджанском случае, даже к смене власти, двукратной смене власти – Муталибов был свергнут, затем Эльчибей и т.д. В случае с Арменией такого не было, но была внутренняя турбулентность, и экономическая ситуация была просто аховой, если мы посмотрим на начало 90-х годов. Вот в этом смысле, конечно, я не вижу каких-то резонов для продолжения эскалации.
Другой вопрос – что эта эскалация может определенным образом подстегнуть следующие переговоры, хотя не факт, что они будут результативными. Я, честно говоря, не вижу сейчас готовности чем-то жертвовать и готовности к уступкам. Поэтому, суммируя, остается, конечно, военный сценарий в качестве возможного, но я бы не сказал, что он на сегодняшний момент необратим совершенно.
Президент Азербайджана Ильхам Алиев в последние дни несколько раз говорил о своем разочаровании переговорным процессом и высказывал сомнения в целесообразности продолжения переговоров. А также сменил на посту главы МИД опытного дипломата Эльмара Мамедъярова на Джейхуна Байрамова, у которого совершенно нет дипломатического опыта. О чем это говорит? О том, что Баку совершенно потерял надежду на урегулирование конфликтам мирным путем?
В последние дни было несколько интересных знаковых цитат Ильхама Алиева. Были заявления о безрезультатности переговоров вообще и их низкой эффективности, но было еще одно заявление, на которое я бы обратил внимание, если мы говорим о контексте углубления эскалации. Алиев сказал о том, что многие тысячи вышли на несанкционированный митинг, но в военкоматы обратилось не так много людей. Процитирую слова азербайджанского лидера: «По информации Государственной службы мобилизации и призыва на военную службу, в эти дни в районные отделы (военных комиссариатов) обратилось около 150 человек, в том числе 60 из Товуза, где сейчас идут боевые действия — тогда как перед Аллеей Шехидов накануне собрались тысячи». И это показательно. Войну воспринимают как веселую, достаточно быструю победу над противником, и здесь я обращу внимание на один важный фактор системного стратегического характера. Я имею в виду демографию. Выросло поколение, которое непосредственно тягот войны не испытала – это люди, родившиеся и выросшие после 1994 года. И есть иллюзии того, что война будет достаточно быстрой. Но это иллюзии. И, собственно говоря, нынешние инциденты и события 2016 года показали, что ошеломляющего превосходства ни одна из сторон не имеет. А раз так – то возможно затягивание. И если затягивание будет, то власть получит серьезные внутренние проблемы. А их в обеих странах достаточно – и в связи с непрекращающейся пандемией, которая, к сожалению, имеет достаточно негативную динамику, и в совокупности может получиться коктейль совсем неприятный.
Что касается жестких заявлений Алиева – это тоже не новость. Многократно он говорил о том, что переговоры не приносят результатов, многократно критиковалась Минская группа ОБСЕ, многократно были заявления о готовности ВС Азербайджана нанести удар противнику и, так сказать, вернуть территории. Это все является частями того политического диксурса, который есть. Азербайджан себя рассматривает в качестве проигравшей стороны, отсюда вот такая повышенная чувствительность и более жесткая политическая риторика. Большая чувствительность к тому, что происходит, скажем, на границе и вокруг Карабаха. Но риторика, опять же, это Алиев не раз доказывал, не всегда воплощается в какие-то конкретные шаги. Часто это делается для внутренней аудитории, для внешней тоже, потому что таким образом происходит давление на сопредседателей Минской группы ОБСЕ, что вот давайте давите на Армению иначе будет негативный сценарий и т.д. и т.п., а всем это не выгодно. Но я ещё раз говорю, эти заявления далеко не всегда имели какие-то крупные последствия.
Что касается замены Мамедьярова, то тут опять нужно видеть некие внутренние моменты. Для Алиева было важно показать, что проблема в плохих чиновниках. Ситуация, которая могла негативно высветить роль властей, все-таки были убиты генерал-майор, полковник, это не рядовые, это представители высшего офицерского корпуса, надо было отвести, собственно говоря, на кого-то ответственность. И Мамедьяров на эту роль пригодился, что называется. Тем более надо понимать, что происходит в целом обновление элиты. Мамедьяров – человек, который работал главой МИД 16 лет, и, в общем, такой уже политический тяжеловес. Я специально так сравнивал, на его долю пришлось три армянских министра, 3 переговорщика – Осканян, Налбандян и Мнацаканян. Алиев пытается сейчас обновить элиту, и здесь подвернулся определенный случай, символический. Вот люди, так сказать, которые недостаточное рвение проявили, они должны быть уволены, наказаны и т.д. Прием, который применяется не в первый раз, но он достаточно эффективно работает.
Что касается Хикмета Гаджиева, я думаю, что это персонаж будет реально более важной персоной во внешней политике Азербайджана. То есть не министр иностранных дел, а помощник президента по внешней политике, у него большой опыт. Если говорить о новом министре, Байрамове, у него действительно нет достаточного дипломатического опыта: министерство образования, бизнес-деятельность и министерство по налогам. То есть он далекий от внешней политики человек. Скорее всего, он будет, так сказать, исполнителем воли, а стратегическое руководство будет в руках самого президента и его помощника. Да, и то, что помощника он похвалил как бы в назидание Мамедьярову сказал, что «вот Х.Гаджиев с первых минут был со мной, выполнял мои поручения и т.д.» — это в общем, сигнал, кто будет участвовать в разработке определенных решений, кто будет главным во внешней политике. Я думаю, что реально вот этот человек будет играть большую роль. У него около 20 лет мидовской карьеры и карьеры в администрации президента по этому направлению. Я думаю, что он будет основной персоной в азербайджанской дипломатии.
Не исключено, что такая смена может как раз сменить стилистику переговоров. И, скажем, на первом этапе новый переговорщик от Азербайджана будет жестче, чем обычно, формулировать какие-то вещи. Не факт, что так будет всегда, но скорее всего на первом этапе будет точно. Чтобы показать, что вот Мамедьяров, который потерял уже какую-то динамичность, ему будет противопоставлен некий новый динамичный переговорщик. Пока ситуация видится таковой.
Как Вы прокомментируете позицию России и Турции в этом обострении? С одной стороны, Анкара прямо поддержала своего военно-политического союзника, выражает готовность вмешаться в конфликт, а Москва заняла равноудаленную позицию, что было довольно негативно воспринято в армянском обществе.
Здесь надо задавать, как учил мой великий учитель Александр Пронштейн, правильные вопросы к предмету исследования. Роль Турции и роль России. Да, РФ занимает в конфликте не первый уже десяток лет роль посредника. Посредник в такой конфликтной ситуации не может однозначно занимать ту или иную позицию. Потому что, если та или иная жестко детерминированная позиция, это меняет его роль фундаментально. Россия эту роль не хочет менять. Это не значит, что она ее не может менять. Наверное, потенциально может. И мы видели, как в других конфликтах из роли посредника переходила, скажем, на роль сторонника одной из сил, как было, например, в Абхазии и Южной Осетии. Но до определенного, скажем, драматического изменения событий, РФ этого делать не хочет.
А для Турции такой позиции, такой роли не предусматривается. У Турции вообще нет с Арменией дипломатических отношений. И отношения двух стран страдают очень сильно от комплекса исторических обид и проблем, и даже национальных травм. Поэтому сравнивать РФ и Турцию в этом плане некорректно. Если РФ Азербайджан как партнер экономический, как страна-сосед нужен, то Армения Турции, в принципе, особо –то не нужна, чтобы с ней о чем-то разговаривать, договариваться и т.д. И отсюда разная риторика, разные методики реагирования на конфликт.
Это не означает, что Москва, например, не делает важных намеков. Если мы посмотрим внимательно российские заявления, которые выходили в последние дни, то они ведь упоминали и ОДКБ, это понятно, что сформулировано было весьма завуалировано и дипломатично, но это тоже некоторый сигнал. И это тоже важно. Этот сигнал тем, кому надо, прочли внимательно. Поэтому я не сказал бы, что вот РФ она Армению предала и т.д. Просто тут надо понять одну ситуацию –если РФ становится очень жестко на, условно говоря, только армянскую сторону, теряет Азербайджан, что происходит? Азербайджан не имеет тогда каких-то крючков сдерживания со стороны РФ и оформляется азербайджано-турецкий альянс, который носит совершенно отчетливый характер, но Бог бы с ним, наши весовые категории таковы, что это мы как-то пережить сможем. Хотя это и плохо. Но для Армении оформление такого альянса на новом уровне, имею в виду его укрепление и актуализацию, и выход на новый виток, это серьезнейшая угроза. Поэтому такое российское балансирование на самом деле выгодно и Азербайджану, и Армении. Потому что для двух сторон эскалация конфликта имеет катастрофические последствия. И я бы в эмоциях не спешил, так сказать, сбрасывать с корабля современности российскую дипломатию. Потому что, если мы начнем смотреть более рационально, без эмоций, на эту историю, то российская мотивация представится нам не столь упрощенной, а рациональной и аргументированной. Хотя я прекрасно понимаю: это сложно, наблюдать без эмоций, одно дело смотреть на это все из Москвы, другое дело из Еревана, третье дело – из самого Тавуша.
Я что скажу: ведь Штаты, Евросоюз не собираются становиться на одну точку зрения и говорить, что только Армения права. А если говорить о Штатах, то наряду с армянским лобби есть энергетическое лобби, которое его уравновешивает и т.д. То есть говорить о том, что вот здесь и сейчас у Армении найдутся лучшие союзники, которые работу по сдерживанию конфликта, деэскалации, сделают лучше РФ, ну, это несколько наивно, я бы сказал.
Поэтому у Турции и РФ просто разные задачи. И рассматривать их эффективность или неэффективность надо с этой точки зрения. Чего хочет Москва? Москва хочет деэскалации конфликта. Почему? Потому что эскалация ставит под вопрос достаточно серьезно ОДКБ, ЕАЭС, российско-армянские взаимоотношения и возможность РФ одновременно развивать выгодные отношения с Арменией и Азербайджаном. Она подталкивает РФ делать какие-то финальные выборы, которые, в общем-то, создают много рисков и неопределенностей. Поэтому РФ пытается балансировать до последнего в этой ситуации.
У Турции задача другая. Не балансирование, а поддержка того, кого она считает своим «братом» и стратегическим союзником. Но при этом, я думаю, что вот так открыто влезать в конфликт Турция не захочет. В 90-е годы, когда позиции РФ были слабее, в 1993 году, Турция ограничилась только закрытием 300 км сухопутной границы. Но открыто не вмешивалась в военный конфликт. Поэтому эта военно-политическая позиция ясна, она не впервые Турцией демонстрируется, можно вспомнить заявление Эрдогана, допустим, в апреле 2016 года. Но тот факт, что Армения является союзником РФ, я думаю, очень сильно отрезвляет многих «ястребов». В той же самой Турции горячие головы отрезвляет это военное союзничество с Россией, которое есть.
Как Вы прокомментируете позицию ОДКБ в ходе обострения на госгранице Армении в Тавуше? Организация в очередной раз не смогла проявить солидарность о поддержать своего участника хотя-бы политически.
Надо понимать, что внутри ОДКБ есть три четких направления: центральноазиатское, кавказское и европейское. И если РФ она по трем этим трекам работает одинаково активно, то остальные страны пытаются фокусироваться на своих региональных проблемах. Ну, вот мы говорим о том, что Таджикистану или Казахстану не очень интересно помогать Армении. Ну так и Армении не слишком интересно осуществлять какую-то миссию на таджикско-афганской границе, например. Поэтому приходится эту структуру выстраивать таким образом, чтобы имея определенный уровень интеграции, фокусироваться на отдельных направлениях.
И в случае с Арменией и РФ очень важно то, что ОДКБ позволяет, например, делать с дисконтом поставки военной техники и т.д. Это важно.
Поэтому, когда мы задаем вопрос, важно его грамотно сформулировать. ОДКБ такова, какова она есть, со всеми ее сложностями, неопределенностями и т.д. Но она позволяет осуществлять российско-армянское союзничество, которое, повторюсь, многие горячие головы и в Баку, и в Анкаре сдерживает. Но политика – искусство возможного. Это надо понимать. Еще раз говорю: у РФ с Азербайджаном и у Турции с Арменией разный уровень отношений, чтобы их сравнивать. Потому что у Армении и Турции их просто нет, а у Азербайджана и России они есть. И Москве они важны! И, естественно, Россия не хочет, чтобы Азербайджан пошел грузинским путем. Что еще раз повторю, создаст для Армении дополнительные риски и дополнительную нагрузку. Поэтому эти вопросы лучше рассматривать не в эмоциональном ключе, а в более спокойном и рациональном, как бы трудно это ни было. Я понимаю, что трудно.
Айк Халатян
